Заводной апельсин

Фильм «Заводной апельсин»: О том, как зрителя превращают в «собаку Павлова»

Картина «Заводной апельсин» прославленного на Западе сценариста и режиссёра Стэнли Кубрика вышла в 1971 году и собрала множество номинаций на Оскар, Золотой глобус и другие крупные кинопремии. Фильм и сегодня часто в положительном контексте вспоминает либеральная пресса и кинокритика, восхищаясь талантами его авторов. На российском КиноПоиске картина набрала 7.9 баллов, на аналогичном самом крупном англоязычном портале IMDB ещё больше - 8.3 баллов.

Таким образом при беглом знакомстве с доступной в сети и прессе информацией о «Заводном апельсине» складывается впечатление, что перед нами один из шедевров кинематографа 20-го века, к тому же на социально-значимую тематику. Даже официальное описание картины на КиноПоиске акцентирует внимание на его общественно-полезной роли: «В фильме был произведен исчерпывающий анализ причин преступности среди молодежи, нетерпимости нового поколения к привычным моральным ценностям и жизненным устоям современного общества».

Тем не менее, люди, привыкшие критически оценивать кино и другие направления массовой культуры, хорошо понимают, что реальность бывает часто очень далека от сформированного в медиасфере имиджа. Поэтому, игнорируя все дифирамбы, высказанные в адрес картины, выявим и проанализируем её ценностный и идейный посыл аудитории, дав свою оценку тому, что транслируется зрителю под интригующим названием «Заводной апельсин».

Итак, с первых кадров мы попадаем в некий фантастический бар, выполненный в стиле борделя – все столики и декорации заведения сделаны в форме обнажённых женских тел, а из всех напитков посетители употребляют только молоко, которое наливается из кранов в форме женской груди. Камера акцентирует внимание на четырёх посетителях этого заведения, одетых в белые костюмы с кровавыми вставками и подчёркнуто выпуклой паховой зоной.

Цепляя зрителя сексуальными стимулами, его ведут в следующую сцену, где эти же четверо молодых ребят находят в канаве пьяного старика. Заявив, что он воняет, они избивают его ногами и палками, явно получая удовольствие от происходящего. Действие выглядит предельно жестоко.

В следующем эпизоде нас снова окунают в похоть и аморальщину. Некая банда пытается изнасиловать молодую девушку, но в последний момент их останавливает уже знакомая нам четвёрка «героев», которые из злодеев на экране вдруг превращаются в спасителей, правда использующих всё те же садистские методы. Свою роль «спасителей» они играют недолго, так как через несколько минут они врываются в дом какого-то богатого писателя, чтобы изнасиловать его жену.

Всё это подаётся просто как форма развлечения молодых людей, не желающих следовать каким-либо рамкам современного мира. Помимо названных мотивов их интересуют вопросы доминирования в своей стае и классическая музыка, звуки которой регулярно служат фоном всего происходящего.

Собственно, в таком режиме «секс-насилие-садизм-извращения-классическая музыка-секс-насилие-садизм-извращения…» и проходит первая половина фильма. Названная тематика присутствует не только в действиях и обсуждениях персонажей фильма, но и в окружающих их декорациях – все локации наполнены картинами и скульптурами этой направленности, поэтому сознание зрителя практически непрерывно и по всем каналам восприятия «бомбардируют» соответствующими образами, откровенность которых вполне тянет на порнографическое кино.

Где-то к середине повествования мы вдруг становимся свидетелями разворачивающейся драмы, которая разыгрывается вокруг главаря четвёрки по имени Алекс. Друзья подставляют его и сдают в полицию. За убийство пожилой женщины он отправляется в тюрьму на длительный срок.

Здесь следует сделать отступление и сказать несколько слов о том, как авторы фильма изображают общество, в котором живут главные герои. По замыслу создателей, оно состоит только из сумасшедших, подонков, пьяниц и проституток. Других типажей в фильме просто не представлено. Весьма показательно, что в кадре даже ни разу не появляется ребёнок (так как дети, особенно маленькие, практически всегда символизируют чистоту и вызывают мысли об ответственности и будущем). На самом деле это классический приём – когда автор хочет обелить в глазах зрителя какого-нибудь психа или морального урода, то он изображает весь окружающий мир ещё более грязным и больным, чтобы на его фоне оправдать злодеяния главного героя или как минимум вызвать к нему сочувствие. «Заводной апельсин» - это как раз пример реализации данной технологии.

Но вернёмся к повествованию.

Оказавшись в тюрьме, Алекс лжёт и изворачивается, пытаясь как-то спастись от заточения. При этом его основное окружение – это двуличный священник, неадекватные и вечно орущие тюремщики, а также извращенцы и маньяки-сокамерники, проявляющие к нему сексуальный интерес.

Проведя в тюрьме два года, главный герой неожиданно получает возможность выйти на свободу. Министр внутренних дел во время своего визита в тюрьму обращает внимание на Алекса и предлагает ему принять участие в экспериментальном лечении, целью которого должно стать освобождение личности от тяги к насилию, что позволит досрочно выпустить его на волю.

Суть лечения в следующем: пациенту вводят сыворотку, вызывающую крайне неприятные эмоции и ощущения в теле, и пока она действует, заключенного заставляют смотреть кадры насилия и эротики. Спустя пару недель таких сеансов – больной вроде как приобретает стойкое отвращение к первому и второму. По сути, речь идёт о формировании у подопытного условного рефлекса по аналогии с экспериментом собаки Павлова.

По контексту фильма и тюремщики, и врачи, и министр – все уверены, что сформированный у осуждённых условный рефлекс (они его так не называют, полагая, что речь идёт о полном «излечении подопытного») будет устойчив и защитит общество от новых преступлений. В одном из эпизодов звучит небольшая тирада двуличного священника на тему того, что Алекса с помощью таких садистких практик лишили свободы выбора. Но ещё более двуличный министр убеждает окружающих в том, что безопасность общества важнее этой философии, якобы оторванной от жизни.

А зритель тем временем продолжает наблюдать за сценами садизма и похоти из роликов, демонстрируемых в ходе «лечения» Алексу, и постепенно всё глубже погружается в мир сумасшедших и негодяев, на фоне которого сам главный герой уже не выглядит таким подлецом, тем более что теперь он выступает в роли жертвы.

Далее нам показывают, как Алекс выходит из тюрьмы в «нормальное» общество, но ощущает себя очень несчастным, потому что любой вид насилия или обнажённого женского тела у него вызывает чувство тошноты. К тому же от него отказываются его собственные родители, изображённые фриками с разноцветными волосами. Краски ещё сгущаются, когда он встречает своих бывших друзей, которые теперь работают в полиции. Они ловят и пытают его, но оставляют в живых.

Ближе к финалу Алекс случайно попадает в дом писателя, чью жену он когда-то изнасиловал. Тот решает отомстить обидчику, а заодно и неугодному министру, сорвав эксперимент с излечением больных – для чего подстраивает попытку самоубийства главного героя и публикует в газетах информацию о провальной политике действующего руководства правоохранительной системы в области обеспечения безопасности.

Последние кадры истории соответствует всему содержанию фильма.

После неудавшегося суицида, главный герой оказывается в больнице, где его навещает всё тот же министр и обещает ему лёгкую и сладкую жизнь, если он немного «подыграет» ему и поможет восстановить репутацию политика. Алекс с радостью соглашается и на фоне вспышек фотокамер уходит в свои сексуальные фантазии с фразой «меня и вправду вылечили».

Вывод, который, по всей видимости, должен сделать зритель: садизм и агрессивная похоть – это неотъемлемые составляющие этого гнилого мира, и быть нормальным – значит испытывать к ним естественную тягу. А попытки искоренить из общества преступность ни к чему хорошему не приведут, потому что природа человека противится этому.

И вот этот порнографический садистский бред больного воображения, прикрытый фиговым листком социального контекста, якобы поднимающего проблематику «причин преступности среди молодежи», сумели распиарить на весь мир как некое «высокое искусство» и «талантливое творчество». Поражает, что такие фильмы на Западе снимали и рекламировали в СМИ и на трибунах того же Оскара ещё в начале 70-х годов прошлого века, когда в Советском Союзе даже сцены с поцелуем были большой редкостью в кинематографе.

Очевидно, что западное общество с помощью подобного кино системно опускали в интеллектуальном и нравственном уровне под прикрытием «свободы слова», «свободы творчества», «сексуальной революции» и прочих обманчивых формулировок, за которыми скрывается кровожадный оскал политики хозяев медиа, ориентированной на одурачивание и сокращение населения.

Если в фильме главного героя ПЫТАЛИ кадрами сексуального насилия и садизма (ведь в его организм было введено вещество, вызывающее неприятные ощущения), формируя у него условный рефлекс отторжения этих явлений, то реальных зрителей по той же технологии из фильма в фильм РАЗВЛЕКАЮТ кадрами сексуального насилия и садизма, формируя у них противоположный рефлекс. А для того, чтобы зритель не заподозрил неладное, не догадался, что его обрабатывают точно так же как собаку Павлова, его убеждают, что авторы этих произведений – это очень успешные и талантливые люди, достойные всевозможных наград и похвал. Предлагают обращать внимание на уникальные декорации, необычные приёмы съёмки, игру актёров и так далее, но только не на смыслы, модели поведения и ценности, транслируемые с экрана.

Сегодня подобные «шедевры» западной киноиндустрии и их творцы заполонили культурное пространство нашей страны. Они настойчиво навязываются обществу в качестве примеров успеха. По их стопам развивают и российский кинематограф, предлагая местным аборигенам брать пример с «великих талантов». Сможет ли общество сохранить различение нормы и уродства и называть вещи своими именами, не поддаваясь на регалии всяких Стэнли Кубриков и ему подобных, – зависит от самих людей.