Воздух

Фильм пропитан либеральной повесткой. Герои рассуждают о том, что важнее Родина или человек. Большая часть фильма доказывает, что человек важнее Родины. И только в конце высказывается предположение, что возможно, это равные понятия. А убивать фашистов нужно, может быть, только из мести.

Воздух Алексея Германа младшего: Игра в войнушку либеральной элиты

Фильм «Воздух» Алексея Германа младшего вышел в Российский прокат в январе 2024 года. Шумная премьера сопровождалась впечатляющими инсталляциями самолётов и тех приспособлений, которые участвовали в съёмках фильма. Картина рассказывает историю о девушках-лётчицах, которые прибыли в лётную эскадрилью, защищающую подступы к Ленинграду во время блокады.

Всем известны реальные истории из Великой Отечественной войны, когда наши лётчицы сражались наравне с мужчинами, а в чём-то даже превосходили их. «Ночные ведьмы» — так прозвали фашистские лётчики женщин 588-го ночного бомбардировочного авиаполка. Радуясь тому, что есть возможность больше узнать о героизме советских лётчиц, спешишь в кинотеатр, но… разочарование приходит на первых минутах просмотра.

Дьявол в деталях

Смотря фильм, не всегда обращаешь внимание на какие-то мелочи, которые оказываются в кадре. Потому что считаешь это не главным, условным. В конце концов, не обязательно же видеть стопроцентную достоверность происходящего. Но это можно сказать о любительских фильмах в детских кинематографических кружках. Для фильма с бюджетом 450 миллионов рублей странно ещё и ещё раз замечать одну за другой «оплошности», которые, сливаясь в единую канву таковыми уже не оказываются. Они сливаются в общий фон, который, в конце концов, оказывается пренебрежением к нашей героической истории. Но, обо всём по порядку.

Первая сцена ужасает: стоны, трупы, маленькие дети… Много детей. И много стонов. И почти у всех раненых окровавленное лицо. Дальше в фильме не будет ни одного раненого, у которого бы не было в крови лицо. В течение фильма показываются оторванные ноги, дыры в животе и многие другие ранения, но лицо обязательно в крови. Даже главная героиня, после прыжка с парашютом, попав в окопы к нашим под утро оказывается с окровавленным лицом, хотя за это время не была ранена.

И кстати, у многих героев на лицах есть шрамы: у кого-то один, у кого-то несколько, у кого-то шрам от ожогов. Это, может, и нормально, может так и было, но здесь тенденция — «мы показываем пострадавшие лица».
Следующая странная деталь — маскировка самолётов.

Самолёты стоят на берегу моря, носом к воде (ну это ладно) и накрыты они рыболовной сетью, к которой через каждый полметра привязана какая-то ленточка. Что скроет такая маскировка?
Посмотрите на фотографиях в Интернете, как на самом деле маскировали самолёты на аэродромах.

Герман этого не знал? Вряд ли.

Следующая нелепая сцена, когда немецкие самолёты совершают налёт на наш аэродром, вследствие которого погибает несколько девушек. Отстреливаются от них из винтовок и пистолетов. Но ведь каждый аэродром охранялся, во-первых, наблюдателями, а во-вторых, зенитками. И если вражеские самолёты только приближались, то тревога объявлялась заранее. Настолько заранее, что 2–3 самолёта, которые были наиболее подготовлены к взлёту, успевали взлететь и дать им воздушный бой, не говоря уже о работе зениток. Но ничего этого мы не видим.

Почти весь фильм снят крупным планом. Но помимо лиц мы периодически видим то затылки людей, то их спины, то, простите, попы в окопе. При чём камера с настроенным крупным планом может очень быстро переноситься с одного объекта на другой. Представляете, каково это видеть!

В фильме очень много курят. Курит командир, курят лётчики, мужчины, женщины. Папиросы в кадре не только во время каких-нибудь специальных перекуров, чтобы показать особую атмосферу. Папиросы в кадре намного чаще, даже тогда, когда смысла в этом курении нет.

Особое внимание привлекает трубка командира. Она имеет какую-то особую форму. Сразу вспомнилась дьявольская трубка из фильма «Трасса 60».

Но нам так и не дадут внимательно рассмотреть эту трубку. Это странно ещё и потому, что, как говорится, если в фильме на стене висит ружьё, то оно обязательно выстрелит. Но это высказывание не про фильм Алексея Германа. У него в этом фильме очень много брошенных сюжетных линий, но об этом позже.

Следующая странная деталь в фильме — сны. Герои рассказывают друг другу о том, что им снится. При чём не просто сами рассказывают, а интересуются этим друг у друга. Не странно ли это выглядит в фильме о войне? Наверное, не странно, если правильно понимать цели фильма.

Очень смешно смотрится принесённая в часть собачка.

Антон Шагин сыграл офицера, направленного в эту часть из морской авиации. Он появился в кадре с собачкой на руках, сказал, что нашёл по дороге. На протяжении всего фильма собачка ни разу не касалась земли. Её носили на руках, передавали из рук в руки. Даже когда он перевёлся в другую часть, то передал её героиням фильма. Эта собачка напоминает декоративных питомцев современной элиты, которые не расстаются со своими «живыми игрушками» никогда.

Нелепое поведение

Герои фильма периодически демонстрируют нелепое поведение.

В начале, когда отряд девушек только попадает в полк, над ними смеются (другие лётчики) и у них забирают предназначенные им машины (командир среднего звена), считая их неготовыми к реальному бою.

Но героиня Елены Лядовой — командир женского звена, уговаривает подполковника (Сергей Безруков) (как потом выяснится, своего бывшего мужа или жениха) не лишать её подчинённых возможности сражаться наравне со всеми. Но уже после первого боя она же бежит за ним и внушает ему, что девочки молодые, что им не место на фронте, что их надо пожалеть, что они не готовы. Очень странная позиция.

В войну было несколько степеней необходимости, когда действительно кого-то жалели, а кого-то пускали вперёд. Лучше всего это показано в фильме «В бой идут одни старики». Фронтовик Алексей Смирнов, сыгравший механика, и Леонид Быков («Маэстро»), который не воевал, но видел войну, не могли бы сыграть ложь. А было это так: либо молодых действительно берегли до поры до времени, опять же, если позволяли обстоятельства, либо, если было действительно сложное задание, то вызывали добровольцев. И нет нужды говорить о том, что таковых было всегда достаточно.

Следующее нелепое поведение — это когда мать грудного ребёнка, находясь в партизанском отряде, просит лётчицу отвезти младенца «в город» к бабушке. А в какой такой город? Да в Ленинград блокадный! Дескать ему там будет лучше. К этой бабушке мы ещё вернёмся.

Брошенные линии

В фильме очень много героев, которые появляются и исчезают. И их появление никак нельзя объяснить логически. Но опять же, если только не понимать ту основную идею, которую продвигает Алексей Герман.
Герой Антона Шпагина, прекрасного яркого актёра — один из таких странных проходных фигур. Он приносит в кадр ручную собачку — раз. Он пытается завести роман с одной из девушек-лётчиц, любит её — два. После того, как она даёт понять своим поведением, что его не любит, она погибает, а он переводится в другую часть. Всё. Если у нас фильм про войну, про героизм, про победу русского характера, то этот герой лишний. А если про что-то другое, то тогда он очень показательный.

Следующий странный персонаж — бабушка младенца, которого передали Жене в партизанском отряде и который погиб у неё в кабине. Женя встретилась с бабушкой в театре на концерте. До этой встречи прозвучало то, что кругом люди умирают. А бабушка даже не захотела поговорить с Женей, пока не закончится концерт. «После поговорим», — сказала она. Но этот разговор нам не показали. Потому что он и не был важен. Всё, что хотел сказать Герман — он сказал.

Да, во время блокады в Ленинграде проходили концерты, работали музеи, Шостакович писал музыку. Но всё это делалось не из любви к искусству так, как это видит сейчас «культурная элита», а для того, чтобы поддерживать в людях дух будущей победы. И люди это понимали. А наши кинематографисты, к сожалению, нет.

Неоправданная жестокость

Как уже говорилось, в фильме очень много откровенных кровавых сцен. Но самая странная жестокость была умышленно вставлена в сюжет.

Главная героиня фильма не могла стрелять. Она не могла убивать живых. Сама, как она говорила, смерти не боялась и готова была умереть, но стрелять не могла. И тогда командир что сделал? Он заставил её выстрелить в лошадь.

Да, при этом он говорит ей, что в Ленинграде гибнут дети, что фашисты никого не жалеют. Но выстрелить, почему-то, надо в лошадь. А ведь лошадь на войне, даже если не смотреть на то, что это живое существо, — это ценное, а иногда даже незаменимое имущество. Лошади гибли, но их и берегли не меньше, чем людей. Просто так застрелить лошадь только для того, чтобы избавить девушку от комплексов — не просто странно, а глупо и преступно. Были гораздо более действенные способы, например, напомнить про трибунал за то, что не выполняешь приказ — не уничтожаешь врага. И это работало.

Особенно контрастно эта жестокость выглядит на фоне лицемерного отношения к «ручной собачке».

Продолжение рецензии на Дзене: https://dzen.ru/a/ZdjRs_msyBRt3VhF